Горшище-киселище — украинская народная сказка на русском языке
Был у одной женщины сын парубок, да все сидел он на печи. Приготовит ему, бывало, мать на весь день горшок киселя да каравай хлеба, он поест себе там и сидит. Вот надоело ей кормить его своим хлебом, достала она ему удочку и говорит:
— На тебе удочку, ступай налови себе рыбы, а то киселя тебе больше не дам.
Вот и пошел он. Пришел к речке, закинул удочку в речку, а сам опять улегся. Просыпается под вечер, видит — попалась такая большая-пребольшая рыба. Вытащил он ее на берег, а она начала его просить:
— Отпусти меня, я тебе великую службу сослужу!
Он и отпустил ее, а сам домой воротился, забрался нал печь и сидит. А мать его спрашивает:
— Ну, что, сынок, поймал что-нибудь?
— Никак рыба не ловится, — говорит, — я взял да и леску порвал.
— Ну, с тем и оставайся, — говорит мать.
Вот сидит он голодный день, сидит и второй — не дает ему мать есть. Сидел-сидел, а потом и вспомнил, что рыба ему сказала: «Я тебе великую службу сослужу!»
И говорит он:
— По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб был мне горшище-киселище да каравай хлеба!
И вмиг явилось все, что он сказал, перед ним на печи. Наелся он, а потом и говорит: — Мама, подайте воды попить! А она ему отвечает:
— Не велик барин, сам встанешь и напьешься. Он тогда и говорит:
— По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб стала эта печь возле криницы!
Только сказал — вмиг так оно и сделалось.
Напился он воды и говорит:
— Стань, печь, где была. Печь стала на прежнее место.
А как ехал он от криницы, проезжала домой и царевна. Увидала, что едет он на печи, и начала над ним смеяться. Он видит, что царевна над ним потешается, и говорит:
— По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, когда царевна домой вернется, чтоб родила дитя!
Приехала царевна домой, а спустя год родила дитя. Царь плачет, царица плачет, — этакой срам на отцову да на материнскую голову. И стали ее допрашивать:
— С кем ты, такая-сякая, зналась, что у тебя дитя?
Она клянется: никого, мол, не знаю и не ведаю.
Вот царь — как тут быть? — совет созывает: сенаторов, советников, советчиков всяких.
— Что будем делать?
Те думали-гадали, советовались-советовались, а потом и отвечают:
— Что ж, — говорят, — царь, делать теперь уже не чего; пускай дитя маленько подрастет, а ты созови тогда к себе всяких людей и выпусти дитя к людям с яблоком: с кем оно заговорит и кому отдаст яблочко, тот, значит, его и отец!
Царь согласился.
Спустя несколько лет устроил царь богатый пир и рассылает по всему свету наказ созвать к нему на пир всех поселян, и евреев, и цыган, и нехристей разных. А тот лежит и слышит, что скликает-де царь людей на пир, да и говорит:
— По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб явилась эта печь к царю на обед! Летит печь, и, как догонит кого-нибудь, кто едет в карете, он кричит:
— Эй, сворачивай! — И приходится тому сворачивать. Приезжает он к царю, а там стоят в ряд коляски, брички, простые телеги: коляски отдельно, брички особо, а простые телеги поодаль стоят. Приехал он и стал со своею печью в ряд с колясками. И вот, когда все уже собрались, дает царь яблочко тому мальчику, что родился от царевны, и пускает его между людьми: кому отдаст он яблоко, а может, с кем и заговорит? А было мальчику так года три. Вот ходит он между колясками, увидел печь, подбегает, говорит ей:
— Здравствуйте, тату, — и бросил ему яблочко на печь.
Увидел царь, что назвал он такого отцом, тотчас велел сделать сундук, на две половины перегороженный осмолить кругом, чтоб вода не протекала, и велел наготовить на семь лет хлеба и посадить в сундук — в одну половину царевну, а того, кто на печи приехал, в другую — и спустить их в море. Так и сделали — посадили их в сундук, наложили царевне хлеба, а тому ничего не положили и спустили сундук в море. Вот он и поплыл.
Плавают и плавают они по морю: уже шесть лет прожили и за шесть лет друг дружке и слова не молвили. А потом, как не стало уже у нее харчей, она его и окликает:
— Ты живой еще?
— Эге! — говорит.
— Как же ты, — спрашивает, — прожил эти шесть лет, ведь никто тебе и крошки хлеба не дал? У меня вот только три дня как хлеба не стало, а я уже не знаю, как мне дальше и жить.
А он в ответ:
— А мне хоть лет пятьдесят жить, будет что есть! Она его и спрашивает:
— А что же ты ешь? Дай и мне того.
— Ладно! — говорит и сразу: — По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтобы было царевне гор- шище-киселпии1 и каравай хлеба! — И только он это сказал, как вмиг все и сделалось.
Наелась она, а потом и говорит:
— А не мог бы ты так сделать, чтобы стенку эту убрать, жили бы мы тогда вместе.
— Могу, — говорит.
И только сказал он те слова, вывалилась стенка. Потом она говорит:
— Не мог бы ты так сделать, чтобы сундук пристал к берегу и чтобы мы из него вышли?
Промолвил он тотчас те слова, и вмиг так все и сделалось. А она ему опять:
— Не мог бы ты так сделать, чтоб тут на острове построился большой дом?
И сказал он опять:
— По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы на этом острове построился дом!
Вот и строится дом, да так быстро, что вырос за день. И стали они в том доме жить.
Долго ли они там жили, или недолго, она однажды ему и говорит:
— Не мог бы ты так сделать, чтобы мое письмо лежало у моего отца на столе?
— Почему бы не мог? Могу.
Написала она отцу письмо, отдала. А он тотчас: «По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы было это письмо тотчас у царя на столе!» Так оно сразу и сделалось.
Прочитал царь письмо, скликает свое войско, садится в карету и едет к своей дочке. Вот подъехал он к морю, а дальше никак — ни моста, ничего нету. Раскинул он шатер у моря и думает: «Что теперь делать?» А она как раз на ту пору ходила по острову, видит — солдаты по берегу маршируют, и говорит она:
— Приехал мой отец ко мне в гости и стоит у моря; никак на остров не доберется. Не мог бы ты сделать мост с берега да прямо сюда?
— Почему бы не мог? Могу. — И тотчас: — По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы был мне мост с берега прямо сюда!
Вдруг откуда и мост взялся! Едет царь по тому мосту, а за ним и все войско следует. Вот приехали они на остров — радуется царевна, пьют, гуляют!
Прогостили там целый месяц, а потом царь и говорит:
— Ну, погостевал я у вас, дети, а теперь ко мне поедем!
Кинулись, глядь, а моста и нету. А он тотчас:
— По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы был мост прямо до самого царского дома! — А моста и нету. Сказал он второй раз, опять нету. Сказал в третий раз — нету моста, да и все.
Перестала его рыба слушаться. Тогда они и говорят:
— Ну, оставайтесь, таточку, с нами. И хотя вы хотели нам зло причинить, да бог вам простит.
Вот царь — нечего делать — и остался, и живут себе да хлеб жуют.